Крейсер судного дня: 24 часа с подводниками, которые по приказу должны запустить ядерный апокалипсис

Шлагбаум уже второго по счету КПП на въезде в Гаджиево закрывается позади автомобиля. И вы оказываетесь в серо-коричневом городе ободранных пятиэтажек.

Это поселение, с трудом вгрызшееся фундаментами в покрытые лишайниками скалы, живет только для того, чтобы поддерживать базу атомных подводных лодок. Потому все жители Гаджиево здесь временно: одни служат на флоте, другие (их жены и дети) дожидаются, когда эта служба закончится и можно будет наконец «пожить для себя» — вдали от полярной ночи, внезапных учений и «автономок» по три месяца.

Знающие люди, бывавшие тут в конце девяностых и в начале нулевых, утверждают, что я ничего не понимаю и что «раньше всё было намного хуже». Может быть. Но и сейчас весь город Гаджиево я бы описал одним словом: хмуро.

Смертоносный приказ, который никогда не отдадут

Жилые постройки вдоль дороги заканчиваются тем же, с чего начались: контрольно-пропускным пунктом. И еще одним. И еще. Проверив документы, восемнадцатилетние рядовые с детскими лицами отдают воинское приветствие и открывают ворота.

На спуске с пригорка открывается вид на бухту, в черных водах которой дожидаются очередного похода подлодки-города: «Верхотурье» и «Екатеринбург». Это крейсеры проекта «Дельфин», несущие по 16 баллистических ядерных ракет. Перечисляя их тактико-технические характеристики, командиры добавляют: «Только это не в передачу», — и просят ничего более о ТТХ в публикации не рассказывать. Раз обещал — не буду. Тем более что больше и подробнее, если интересно, вы можете почитать в других открытых источниках.

Описывая эти подлодки, командир «Екатеринбурга» Николай Цибулько лаконичен: «Мы — ядерный щит страны».

Если грубо и коротко — боевое предназначение «Дельфинов» (и «Верхотурья», и «Екатеринбурга» в частности) таково: тихо выйти, например, в Баренцево море, опуститься на глубину, затаиться там, где никто не найдет, и пустить из-под воды в воздух начиненные ядерным апокалипсисом межконтинентальные ракеты.

Подводники говорят, что не знают, куда именно эти ракеты отправятся. Но если учесть, что «вероятный противник» в военной парадигме нашей страны не менялся со времен холодной войны, все примерно понятно. До цели ракеты дойдут минут за сорок. А дальше — всё. Конец. Для нас с вами это означает смерть. И я, и вы, и наши дети — погибнем гарантированно. В мясорубке самой страшной и самой быстрой в истории планеты войны выбор будет невелик: смерть внезапная и мгновенная либо долгая и мучительная.

140 человек на борту подлодки, совершившей запуск, тоже обречены. «Конечно, мы попытаемся спастись, но шансов, прямо скажем, немного: как только мы выпустим ракету — обнаружим себя. И противник сделает всё, чтобы как можно быстрее нас уничтожить», — с удивительным спокойствием в голосе объясняет командир «Екатеринбурга».

Тем не менее на вопрос: «Исполните ли вы такой приказ, если он будет отдан?» — все, с кем мне удалось поговорить, не задумываясь, отвечают утвердительно. Они понимают последствия, осознают ответственность, но, пожалуй, говорят так, потому что верят: выполнять такое боевое задание им не придется никогда.

Николай Цибулько, командир подводного крейсера стратегического назначения «Екатеринбург»:

— Мы нужны не для того, чтобы разнести мир в труху, а для того, чтобы третья мировая не началась никогда. Пока и у нас, и у них достаточно ядерного оружия, пока мы находимся в некотором равновесии, пока понимаем, что победителей в этой войне не будет, — приказ никто не отдаст. Потому сейчас обо всех испытаниях, например, мы их предупреждаем сильно заранее и очень подробно: когда, откуда, куда, по какой траектории. И они делают то же самое.

Если разобраться, в этих словах почти нет сухого расчета. За ними стоит искренняя вера в разум и гуманизм. Подводники, возможно, сами не отдавая себе в этом отчета, верят, что в мире никогда не найдется ублюдка-психопата, который, во-первых, сможет стать президентом ядерной державы (а приказ, запускающий Армагеддон, имеет право отдать только глава государства); во-вторых, решится на такое безумие; в-третьих, никто не посмеет его остановить.

Быт и традиции тесных отсеков

Внутри подлодки до минимальных масштабов сжата инфраструктура маленького городка.

Фото: 66.RU
Здесь есть жилые кварталы: отсек, в каютах которого живут, а вернее — спят, от четырех до шести человек одновременно.

Фото: 66.RU
Свой госпиталь: два крохотных помещения, в одном из которых врач делает всё — от лечения зубов до операции по удалению воспалившегося аппендикса, а во втором изолируют зараженных вирусами матросов и офицеров.

Фото: 66.RU
Склады с продовольствием, куда каким-то невероятным образом по узким проходам заносят тонны крупы, мяса, рыбы, консервы, шоколад, мед, положенное подводникам красное вино и т.д.

Фото: 66.RU
Здесь подлодку избавляют от органических отходов (остатков еды). Их складывают в специальные мешки и «отстреливают» через эти аппараты в море — по тому же принципу, что и торпеды.

Фото: 66.RU

И вся эта «жилая» инфраструктура — для поддержания боеспособности самого главного отсека — ракетного. Это единственная точка, с которой разрешено вести съемку. Всё остальное — военная тайна. Однако можно рассказывать, что именно здесь ждут своего часа 16 межконтинентальных «жидкостных» ракет высотой в 15 метров и весом по 40 тонн. Офицеры объясняют, что на вооружении у «вероятного противника» немного другие — «твердотопливные». Если коротко, разница вот в чем: американские ракеты требуют большего внимания в плане их хранения и перемещения, любые изменения микроклимата в шахте могут привести к мелкому и незаметному дефекту, из-за которого ракета отклонится от траектории и не достигнет цели. Наши ракеты надежнее. Но для экипажа они представляют большую опасность, чем западный аналог: они более пожароопасные и могут (теоретически) рвануть прямо на борту.

В узких проходах душных отсеков люди работают в три смены: пока одна выполняет свои непосредственные обязанности, вторая отдыхает, а третья — готовится заступить на вахту. И так — от часа к часу, изо дня в день, в режиме автономных плаваний, которые могут длиться и три недели, и три месяца.

Рутину прерывают разве что учебные тревоги, подобные вот этой:

Но и они на самом деле — часть ежедневного механического труда. Бороться с учебными пожарами, протечками и сбоями в системе обеспечения воздухом экипаж заставляют регулярно — как раз для того, чтобы правильный алгоритм действий набился до автоматизма.

Антон Наголюк, командир дивизиона движения атомного подводного крейсера «Екатеринбург»:

— Учения проводим ежедневно. Сегодня отрабатывали аварийную ситуацию: пожар в третьем отсеке. Но легенда может быть и другой: поступление воды, поступление воздуха высокого давления, внештатная ситуация, связанная с ракетным оружием на борту… В нашей специфике любая из этих ситуаций страшна: и вода, и воздух, и огонь. Корабль герметичен. Любое ЧП, если вовремя с ним не справиться, мгновенно приобретает огромный масштаб и становится неуправляемым.

Одна и та же работа. С одними и теми же людьми. Глубоко под водой. И всё это — безо всякой связи с внешним миром. Даже зрительный контакт исключен. «Люди почему-то думают, что мы тут — как капитан Немо: разглядываем красочные глубины морей через стекла иллюминаторов. Или в любой момент можем «поднять перископ» и поглядеть, что там над водой. Так вот: никаких иллюминаторов у нас нет. Вообще. Ни черта не видим», — поясняет командир.

И вот это, по-моему, давит на психику куда больше, чем умозрительный груз ответственности за начало мировой ядерной катастрофы.

Потому случайных людей здесь нет. Срочников в подводники не берут вообще. Только по контракту. Ведь одного желания и физической подготовки — мало. Кандидаты также проходят психологический отбор. Но и после него остается риск быть списанным на берег: «не вписался в коллектив» — вполне обоснованный и веский довод для увольнения с подводного крейсера.

Слишком замкнутых, слишком назойливых и просто странных здесь не любят и стараются с ними побыстрей распрощаться. Дело не в комфорте — дело в безопасности, объясняет офицер-подводник, попросивший не упоминать его имени и должности в тексте в обмен на откровенность: «Понимаешь, пока одни спят — другие на вахте. В душу к человеку не залезешь. Откуда я знаю, какие тараканы у него там завелись за месяц «автономки». А от каждого члена экипажа зависит жизнь и здоровье всех остальных. Потому мы должны, обязаны друг другу верить и друг на друга рассчитывать. Пафосно прозвучало. Но это правда».

В итоге складывается психологический микроклимат, сильно отличающийся от порядков в других родах войск. Так мне показалось. Начальники на подчиненных не орут, приказы отдают почти совещательным тоном, объясняют, договариваются. Здесь каждый, похоже, действительно внимательно следит за словами, чтобы случайно не задеть, не обидеть сослуживца.

А монотонность длительных походов разбавляют неформальными традициями: устраивают День Нептуна, День специалиста и проводят ритуалы инициации, подробно описывать которые здесь, пожалуй, не стоит. Невнимательный читатель или, не дай бог, представители «контролирующих органов» могут усмотреть в этих обычаях зверства и дедовщину. Но даже в отсутствие командиров и «не в передачу» подводники говорят: никто не в обиде, традиции есть традиции, с берега не понять.

Фото: 66.RU
По случаю каждой «автономки» члены экипажа наносят на свои рубашки вот такие «печати». Их делают почти средневековыми методами: вырезают отзеркаленные контуры будущего рисунка на куске резины, покрывают слоем краски. Тоже традиция, не прописанная в уставе.

За психологическим состоянием каждого члена экипажа внимательно следят и на берегу. К ним домой регулярно ходят ревизоры, оценивающие, чем моряк занят в свободное от службы время. Но, рассказывают подводники, это касается только неженатых. Принято считать, что у семейных есть личный психолог — супруга.

Власть женсоветов

Гаджиево — город женщин и детей. Мужчин (и в форме, и в гражданской одежде) на улицах почти не встретишь. А вот их жены — повсюду: на главной площади, в магазинах, в поликлинике… И они — реальная власть в городе подводников, относительно недавно лишившемся даже собственных муниципальных чиновников (Гаджиево административно объединили еще с двумя похожими городками, и теперь здесь нет своего главы, а тот, которого назначили, живет далеко и заезжает нечасто).

Ольга, жена подводника:

— У нас, чтобы поставить ребенка на очередь в детский сад, например, надо ехать в другой город — в Полярный. В очереди стоять — три года. То есть прямо с рождения надо записывать. В основном у нас всё лежит на женских плечах. Мужей видим редко. И научились справляться с проблемами самостоятельно. Зато город дружный. Все друг другу помогают. Если что-то нужно, если с чем-то не справляешься, можно всегда позвонить женам других членов экипажа, вместе что-нибудь придумаем. Или обратиться в женсовет.

Реальная основа местного самоуправления — женсоветы. Супруги членов экипажа собираются в эти советы, чтобы поддерживать прямую связь с командирами — людьми, ответственными за жизнь и здоровье их мужей. Но и решением банальных жилищно-коммунальных проблем тоже заняты преимущественно они.

И справедливости ради надо отметить: Гаджиево не застрял в страшных девяностых. Так, помимо упомянутых выше ободранных домов потихоньку, но все-таки возводят новые здания.

Служебное жилье строят на металлических каркасах, обшитых сэндвич-панелями. Здесь, в частности, получил квартиру подводник Алексей и его небольшая семья.

Алексей, техник-турбинист атомного подводного крейсера «Екатеринбург»:

— Первоначально мне дали квартиру в старом фонде — шестидесятых годов… Ну что я могу сказать, полная разруха. В каждой раме — по одному стеклу, подоконники оторваны, дверь рукой толкнешь — она упадет. В общем, сарай. Пришлось сразу делать ремонт. С этой квартирой, конечно, не сравнить. Ее мы получили сразу готовой, новенькой, с хорошей отделкой.

Вообще, сравнивая условное «сейчас» с тем, что было в девяностые, моряки резюмируют: «Стало заметно лучше. Довольствие получаем достойное, подлодки модернизированы и полностью годны к выполнению задач», — но добавляют, что перетерпеть голодные годы, дождаться лучших времен позволила «шефская помощь».

На поруки Свердловской области и столицы Урала два подводных крейсера отдали в конце девяностых: «Верхотурье» стала подшефной лодкой региональной власти, «Екатеринбург» — городской. Одновременно с этим в Гаджиево стали приезжать учредители «Таганского ряда». Все тогда ужаснулись нищетой русского флота. Помогали чем могли. Вплоть до того, что отправляли из Екатеринбурга фуры с картошкой и консервами. И сами крейсеры спасли. Как утверждают офицеры, стратегические подлодки вполне могли пойти под нож, если бы не финансовая поддержка уральских предпринимателей.

А теперь созданный «Таганским рядом» Фонд помощи экипажам ракетных подводных крейсеров стратегического назначения «Екатеринбург» и «Верхотурье» сконцентрирован преимущественно на детях матросов и офицеров. Летом их отправляют в крымский «Артек», а зимой везут в Екатеринбург — на новогодние елки, в музеи, парки развлечений, медицинские клиники. В очередной раз в Екатеринбург 60 сыновей и дочерей моряков-подводников приедут 2 января.